- Главная
- Литература
- Повесть Альберта Анатольевича Лиханова «Чистые камушки». Аргументация
Содержание
- 2. В 1941 году Лиханову исполнилось 6 лет. На Вятку, где жили Лихановы бомбы не падали, ее
- 3. Многие критики считали, что в основе всего творчества Лиханова находится именно эта повесть . Время, быт
- 4. «Чистый» Чистые руки Чистые мысли Чистая совесть Чистый понедель ник
- 5. Разум и чувства
- 6. Время от времени он тоже становился задумчивым, смотрел на маму, потом брал ее за плечи, поворачивал
- 7. Видно, чтобы было равновесие на весах, чтобы они оба улыбались или вместе огорчались, нужно какое-то неравновесие
- 8. Право на хорошую жизнь – А затем, – весело крикнул отец, – что хватит! Навоевался я?
- 9. Отец швырнул таз, который паял, и заходил по комнате как маятник – взад-вперед, взад-вперед. Мама подошла
- 10. Тот все стоял, внимательно глядя на инвалида, и черная морщина разрезала лоб, и брови почти сходились
- 11. Бабушка Ивановна принесла отцу тазик запаять. Она в нем белье стирает. Отец тазик запаял, и тоже
- 12. Но после того случая мама пришла вдруг к Ивановне и принесла ей ведерко картошки. Еще прошлогодней.
- 13. – Я фининспектор. Говорят, вы тут частную практику открыли. Похвально, похвально! Только почему налог с дохода
- 14. Лиза закатала рукава, смочила тряпку в ведре и стала вытирать парты. Она раскраснелась, волосы падали ей
- 15. К Михаське, когда он ел, не раз подходили какой-нибудь пацан или девочка и говорили: «Оставь немного».
- 16. Правда, иногда ему казалось, что девчонки и Ивановна относятся к нему как-то по-другому. Они улыбаются ему,
- 17. Он увидел ее позже. Это была пожилая тетка. Удивительно, что она водила машину, но кем только
- 18. – Отца-мать обмануть вздумал, – говорит мать, успокаиваясь. – Обмануть… Честным быть надо, честным! – говорит
- 19. – А-а… – сказала она ласково. – Это тот мальчик, которого покусали наши собаки? Михаська дрыгнул
- 20. Эх, люди, люди!.. Сколько времени врали! Врали, врали, врали… И сколько будут еще врать? А еще
- 21. – Ни черта! – говорит отец. – Выпустят. Дам старухе полтыщи. А Катьку выпустят, если на
- 22. Относительность понятий Отец – победитель А во всем, конечно, Гитлер виноват. Он. Война виновата. Отец один
- 23. Он вспомнил слова, которые в войну часто слушал по радио: «Наше дело правое!» И хотя эти
- 24. Михаське стало противно и стыдно, что он – это уже не он, будто лучина, раскололся надвое,
- 25. Николай Третий: Он учился в соседней школе, в седьмом классе. Когда Сашка Свирид приехал из Ленинграда,
- 26. Сашка, лучший друг, оказался предателем. Все было так, как бывает в те дни, которые на всю
- 27. Собаки приближались. Они шли, чуть косолапя, оставляя на земле когтистые пятиконечные знаки, и прохожие покорно сворачивали
- 28. «Что он, обалдел совсем? – подумал Михаська. – Я к нему как к человеку, а он…»
- 29. Ну обозлился. Даже ясно, почему обозлился, хотя и совсем зря, но такое говорить!.. Никак не поймет
- 30. Только Сашка с Михаськой сидели на пригорке. Сашка грелся на солнышке, а Михаська глядел на него
- 31. – Свирид! – и свистнул. Михаська даже не понял сначала, что это так повелительно, будто своему
- 32. – Отпусти Сашку! – сказал Михаська. Савватей удивленно вскинул тоненькие – ниточкой – брови. Такие брови
- 33. Какая-то страшная сила резанула Михаську сзади, он рванулся вперед и чуть не угодил к другой собаке.
- 34. Как получают жизненный опыт мальчик, Сашка, Катька и Лиза? Какой опыт получил Виктор, отец Михаськи? Какие
- 35. Он снова вспомнил старичка, который был его второй половиной, и улыбнулся. Старичок внутри его исчез. Исчез
- 37. Скачать презентацию
В 1941 году Лиханову исполнилось 6 лет. На Вятку, где жили
В 1941 году Лиханову исполнилось 6 лет. На Вятку, где жили
А. Лиханов вспоминает
"Никогда не забуду, как мама брала меня с собой на донорский пункт, заходила в кабинет с нормальным лицом, а выходила зелёная, круги под глазами. Потом мы медленно шли к донорскому магазину, там на талончик продавали то, что нигде не достанешь - топлёное молоко, или топлёное масло, что-то сладкое. Мама тут же в магазине давала мне этот кусочек масла в рот, чтобы я проглотил его скорее. В масле - жизнь! Разве это забудешь!"
А. Лиханов - это поколение детей Великой войны и Великой Победы.
Истоки повести
Многие критики считали, что в основе всего творчества Лиханова находится именно
Многие критики считали, что в основе всего творчества Лиханова находится именно
Время, быт - все в повести изображено точно и зримо. Возвращение живых и искалеченных войной победителей - суть "Чистых камушков". И автор ни в чем не хитрит, обращаясь к юному читателю, человеку другого времени, другой эпохи, когда показывает жизнь такой, какой она была в те годы.
Что находится в центре внимания автора?
Глазами какого героя мы воспринимаем все происходящее?
Почему Лиханов выбрал именно этот угол зрения?
О повести, переход к литературной аргументации
«Чистый»
Чистые руки
Чистые мысли
Чистая совесть
Чистый понедель
ник
«Чистый»
Чистые руки
Чистые мысли
Чистая совесть
Чистый понедель
ник
Разум и чувства
Разум и чувства
Время от времени он тоже становился задумчивым, смотрел на маму, потом
Время от времени он тоже становился задумчивым, смотрел на маму, потом
Так смотрели они друг на друга, забыв, наверное, и о нем, и глаза их становились необыкновенными. Михаська глядел на них и видел, как в глазах матери отражается маленький отец, а в глазах отца – маленькая мать; и ему казалось, что они уходят от него в какой-то волшебный мир, ему непонятный, смутный взрослый мир, и там, в глазах друг у друга, уменьшившись совсем, они и в самом деле одни, без него, Михаськи. И Михаське становилось тоскливо. А отец и мать, будто почувствовав, что ему тоскливо одному, вдруг поворачивались к Михаське и улыбались ему.
Но проходило немного времени, и они снова смотрели друг на друга, и отец гладил мать, как маленькую, по голове. А мать снова смотрела на него, смотрела и видела только его.
Она стала совсем молодой, мама.
Чувства взрослых
Видно, чтобы было равновесие на весах, чтобы они оба улыбались или
Видно, чтобы было равновесие на весах, чтобы они оба улыбались или
Равновесие
Право на хорошую жизнь
– А затем, – весело крикнул отец, –
Право на хорошую жизнь
– А затем, – весело крикнул отец, –
Честь и бесчестие
Отец швырнул таз, который паял, и заходил по комнате как маятник
Отец швырнул таз, который паял, и заходил по комнате как маятник
– Ну что ты? – сказала она. – Успокойся…
Она смотрела на отца, как тогда, в тот длинный первый день, и глаза ее походили на два кусочка неба.
– Устал ты, – сказала она. – Ну отдохни. Чего ты волнуешься? Грех обижаться. Живем как люди, не хуже.
Отец вырвался, снова заходил по комнате.
– «Как люди»! – крикнул он. – Вот именно как люди. – Он остановился перед мамой и сказал ей хрипло, будто мороженого наелся: – А я не хочу, как люди! Не хочу, слышишь! Я хочу лучше, чем люди! Или я не заслужил?
Михаська смотрел во все глаза. Таким отца он никогда не видел. Только что смеялись они, говорили о чем-то – и вдруг такое. Что с ним?
Отец прошелся по комнате еще и еще, потом вдруг остановился, обнял маму.
– Зло берет, понимаешь? – сказал он обычным голосом. – Целый вечер сижу – семь тазов запаял.
Тот все стоял, внимательно глядя на инвалида, и черная морщина разрезала
Тот все стоял, внимательно глядя на инвалида, и черная морщина разрезала
– Здорово пьет, горемыка, – сказал он.
– А ты его знаешь? – спросил Михаська.
– Знаю, знаю… – быстро сказал отец. – Как же не знать, воевали вместе. Да пойдем-ка!
Он крепко схватил Михаську за руку и потащил на другую сторону улицы. Отец шел быстро, и спокойствие и веселье, которые были в нем только что, враз куда-то исчезли. Он торопился, будто за ним кто-то гнался, кто-то глядел на него, а отец не хотел, чтоб его узнали и догнали.
– А то увидит, не отвяжешься, – сказал он, снова взглянув на инвалида.
Михаська даже не сразу понял, что сказал отец. Только что, минуту назад, он смотрел на инвалида нахмурившись, стиснув зубы, и Михаська подумал, что отцу, наверное, нелегко смотреть вот так на человека, у которого война отняла ноги. Может, он подумал о себе – ведь и он мог прийти с фронта таким же!
Инвалид
Бабушка Ивановна принесла отцу тазик запаять. Она в нем белье стирает.
Бабушка Ивановна принесла отцу тазик запаять. Она в нем белье стирает.
– Два рубля.
И Михаська видел, как растерялась Ивановна, как оставила она тазик, пошла в коридор, а потом принесла два рубля. Михаська смотрел на маму – она бренчала кастрюлями совсем рядом и видела, видела же все. Но мама ничего не сказала.
– Это же Ивановна! – сказал Михаська отцу, глядя на него так, будто видел в первый раз. – Ивановна, понимаешь? Они плохо живут. У них мать задавили.
Отец удивленно посмотрел на Михаську и ответил:
– Ну и что?
Словно ничего не случилось. Не было. Не произошло. И мать громыхала кастрюлями.
Михаська смотрел на отца со страхом, с ужасом, с обидой, и в глазах у него стояли слезы. Отец снова взглянул на него и снова ничего не заметил.
Не захотел.
И тогда Михаська вспомнил инвалида.
Ивановна
Но после того случая мама пришла вдруг к Ивановне и принесла
Но после того случая мама пришла вдруг к Ивановне и принесла
– Ивановна, ты извини, тут Виктор ошибся.
Ивановна стала уговаривать маму, чтоб она взяла эти два рубля: все-таки, мол, отец работал, а за работу пока что надо платить, все правильно, не при коммунизме живем, – но мама наотрез отказалась, и Михаська видел, что маме неудобно за отца. Стыдно.
И тогда он понял, это не отец вернул. Это она сама. Значит, она не согласна с отцом, раз ей стыдно. И может быть, тогда, когда она промолчала, ей было в сто раз труднее, чем Михаське, и в тысячу раз обиднее, что отец так сделал.
А она промолчала. Не сказала ни слова.
«Почему?» – думал Михаська и не мог понять. И только потом понял, что мама промолчала, потому что любит и Михаську и отца, любит всю их семью и не хочет, чтоб хоть самая маленькая беда случилась в ней.
Она просто смолчала и исправила все за отца. А он так ничего и не узнал.
«Но почему он не сам, – думал Михаська, – почему не сам? Почему он так сделал, отец? Почему он такой?»
Мама
– Я фининспектор. Говорят, вы тут частную практику открыли. Похвально, похвально!
– Я фининспектор. Говорят, вы тут частную практику открыли. Похвально, похвально!
Отец побледнел, встал и ушел за шкаф. Вышел в гимнастерке, с медалями, с гвардейским знаком. Поправил ремень.
– Видите? – спросил он толстяка. – Я войну прошел. Ранен. Что же, я теперь жить не могу, как хочу?
Мама пришла из коридора, прижалась к косяку. Испуганно смотрела то на отца, то на инспектора.
– А вы мне тут налоги! – крикнул отец.
– Да не кричите, – сказал толстяк, снова трогая свой нос. Он говорил спокойно, будто отец и не кричал на него, будто ничего и не случилось. – Я же вижу, что вы не жулик. Состояния на этом, – он кивнул на ведра и тазы, – не заработаешь.
Отец сел. Фининспектор говорил с ним вежливо, не злился, даже как будто сочувствовал отцу.
– Но закон есть закон. Если вы получаете доход, надо платить налог. Понимаете? – спросил он и добавил, слегка раздосадованный: – И гимнастерка тут ваша ни при чем, поверьте! Я сам воевал, однако наградами потрясать в таком случае не решусь. Так что я вас предупредил. В следующий раз составлю акт.
Отец
Лиза закатала рукава, смочила тряпку в ведре и стала вытирать парты.
Лиза закатала рукава, смочила тряпку в ведре и стала вытирать парты.
Обе работали молча, сосредоточенно, Только бабушка Ивановна иногда останавливалась, вытирала тыльной стороной ладони пот со лба и тут же снова бралась за швабру.
Михаську вдруг будто подхлестнул кто-то. Он даже покраснел. Вот маленькая Лиза и бабушка работают, а он сидит рядом с ними и листает свою книжку. Михаська закатал рукава, силком отобрал у Ивановны швабру и стал тереть ею пол. Но что-то у него плохо выходило с этой шваброй, и тогда он взял тряпку и стал мыть пол руками.
– Михасик, перестань, перестань! Михасик… – говорила бабушка, но он не переставал, и у него это здорово быстро выходило.
Законы детской чести
К Михаське, когда он ел, не раз подходили какой-нибудь пацан или
К Михаське, когда он ел, не раз подходили какой-нибудь пацан или
Михаська высматривал Катьку, махал ей рукой. Она краснела, хотя чего ж ей краснеть перед Михаськой, но к столу шла, и Михаська всегда делился с ней и первым и вторым и оставлял полстакана киселя.
Правда, потом у него жужжало что-то в животе и до вечера, пока не придет мама, не раз побегут голодные слюнки, но не позвать Катьку, похожую на скелет – только глаза блестят, – он не мог. Он вспоминал войну, как там сражаются бойцы – ведь делятся, наверное, последним куском друг с другом и махорочку делят, – и ему становилось стыдно от одной мысли, что он все хотел съесть сам и не позвать Катьку.
Катька
Правда, иногда ему казалось, что девчонки и Ивановна относятся к нему
Правда, иногда ему казалось, что девчонки и Ивановна относятся к нему
Михаське было горько от этого, стыдно за самого себя. Ведь он знает: его не зовут, потому что думают, он откажется – его же теперь дома вкусно кормят. Колбаса у них не переводится, масло, и все по твердой цене, потому что мать в магазин устроилась. А у них колбасы нет и неизвестно, когда будет.
Михаське кажется, что теперь Ивановна с матерью даже как-то по-особому и здоровается-то. Как с генералом.
Не зря же этот Зальцер тогда говорил. И Седов тоже.
Он не винит Ивановну – она тут ни при чем, это мать виновата. И отец. Из-за них теперь Ивановна не зовет его есть с ними. Вроде барином он стал.
Михаська старается загладить свою вину. Он приносит девчонкам куски колбасы, и ему стыдно: может быть, они подумают, что вот теперь он разбогател и хвастается своей колбасой, их кормит.
Михаська
Он увидел ее позже. Это была пожилая тетка. Удивительно, что она
Он увидел ее позже. Это была пожилая тетка. Удивительно, что она
Бабушка Ивановна плакала, и Михаська удивлялся тогда, что это она плачет – ведь эта тетка задавила ее дочь и оставила девчонок круглыми сиротами.
Но Ивановна плакала так, будто потеряла родного человека; она ведь даже в суд ходила, просила, чтоб эту тетку не судили, когда она задавила Катькину и Лизину маму.
«Она ведь тут ни при чем», – говорила Ивановна, хоть у нее и стала трястись голова после этого «ни при чем».
Честь и человечность
– Отца-мать обмануть вздумал, – говорит мать, успокаиваясь. – Обмануть… Честным
– Отца-мать обмануть вздумал, – говорит мать, успокаиваясь. – Обмануть… Честным
Она плачет.
– Честно? – переспрашивает удивленно Михаська, будто не расслышал. – Значит, честно?
Фильм крутится в его голове. Плохой фильм. Там не Чапаев с пулеметом. Там отец с картошкой. Мать с конфетами. Там гора денег из-за ремня со звездочкой на пряжке. Там туфли обувщика Зальцера.
«Опять врет! – думает он о матери. – В глаза смотрит и врет!»
– А вы – честно? – кричит он. – А ты – честно?
Честь – это честность
– А-а… – сказала она ласково. – Это тот мальчик, которого
– А-а… – сказала она ласково. – Это тот мальчик, которого
Михаська дрыгнул ногой – хотел было убежать, но Фролова держала второе мороженое в руках и не отдавала его.
– Хра-а-абрый мальчик, – сказала она, качая головой. – Я таких храбрых первый раз вижу. Да и родители у тебя ничего. Вон как твой папаша расшумелся, когда пришел. Пятьсот рублей за тебя затребовал.
– Как? – не понял Михаська.
– А вот так. «Гоните, – говорит, – пятьсот рублей за сына, а не то в суд дело передам».
Ногами опять зашевелил кто-то другой. Михаська попятился, потом повернулся и побежал.
– Мальчик! Мальчик! – кричала ему Фролова. – Мороженое!..
Эх, люди, люди!.. Сколько времени врали! Врали, врали, врали… И сколько
Эх, люди, люди!.. Сколько времени врали! Врали, врали, врали… И сколько
Все правильно, Сашка Свирид тогда правду сказал. Все правильно на белом свете, и сколько из этого правильного по-настоящему правильно?
Михаська заметил: странное дело, но когда Сашка сказал ему, что он спекулянтская морда, а мать торгует на рынке конфетами, в тот, первый, раз, ему эта сплетня показалась ужасной. Он не мог даже стерпеть – ударил Сашку. И когда узнал, что отец за его искусанный зад взял пятьсот рублей, тоже страшно обозлился, реветь хотелось.
А сегодня – нет. Только что, сию минуту он узнал всю правду, узнал, что отец с матерью врали ему, и ведь это было ужасно, но странно – сегодня он не удивлялся. Ему было как-то все равно.
Честность
– Ни черта! – говорит отец. – Выпустят. Дам старухе полтыщи.
– Ни черта! – говорит отец. – Выпустят. Дам старухе полтыщи.
Михаська смотрит на мать. Она сгорбилась, сжалась, высохла возле своего чая. Он смотрит на отца. У отца дрожат руки, будто кур воровал.
– Трусы! – говорит Михаська спокойно, слишком спокойно. – Предатели! – говорит он и видит, как отец с матерью становятся маленькими, уменьшаются на глазах. Он говорит, но горло пересохло. Он говорит, а в горле только клокочет что-то… Он задыхается и наконец выжимает: – А еще разведчик!..
Деньги
Относительность понятий
Отец – победитель
А во всем, конечно, Гитлер виноват. Он. Война
Относительность понятий
Отец – победитель
А во всем, конечно, Гитлер виноват. Он. Война
Спишет.
Как спишет? Куда спишет?
На пионерском сборе Юлия Николаевна говорила:
– Разве можно простить войну? Забыть ее? Разве можно вычеркнуть гибель ваших братьев, отцов? А Зою Космодемьянскую разве вы забудете? А Олега Кошевого? А Александра Матросова?
Конечно, нет! Что за вопрос? Смешно прямо! Люди погибли, а их – забыть… Да никогда!
Но это проще. Когда люди сражаются, погибают – там все ясно. Ну а вот это – мама в магазин ушла, чтоб Катька для них конфетами спекулировала; отец картошкой торговал, деньги взял за искусанный зад – будто продал Михаську; вранье всякое, без запинки вранье – это что, тоже война?
Победа и поражение
Он вспомнил слова, которые в войну часто слушал по радио: «Наше
Он вспомнил слова, которые в войну часто слушал по радио: «Наше
– Наше дело правое! – повторил он упрямо и пошел по правой дороге.
«Наше дело правое!»
Михаське стало противно и стыдно, что он – это уже не
Михаське стало противно и стыдно, что он – это уже не
Он должен быть один, должен быть самим собой.
Даже смешно, что он хотел уйти, убежать. Пусть на стройку Сталинграда. Все равно это было бы бегство, и больше ничего. Никакое не правое дело. Уйти – значит успокоиться.
А если ты успокоился, значит, сдался.
Николай Третий:
Он учился в соседней школе, в седьмом классе. Когда Сашка
Николай Третий:
Он учился в соседней школе, в седьмом классе. Когда Сашка
Дружба и вражда
Сашка, лучший друг, оказался предателем.
Все было так, как бывает в те
Сашка, лучший друг, оказался предателем.
Все было так, как бывает в те
В школе Михаська сразу заметил, что Сашка Свиридов как-то странно посмотрел на него. Что-то чужое было в Сашкином взгляде, будто он знал о Михаське больше, чем знает даже сам Михаська.
Но Сашка ничего не сказал, улыбнулся, подошел к Михаське; они начали, как всегда, спорить и в азарте доспорились до того, что начали обсуждать, кто смелее – Сашка или Михаська.
Сашка
Собаки приближались. Они шли, чуть косолапя, оставляя на земле когтистые пятиконечные
Собаки приближались. Они шли, чуть косолапя, оставляя на земле когтистые пятиконечные
Сашку стало трясти, он даже позеленел, а Михаська, растерявшись, молчал. Эх, надо бы схватить Сашку за рукав, дернуть его – пусть во всем был бы виноват тогда Михаська! – но не дать Сашке сделать этот шаг. Последний шаг. А может, первый? Ведь с него все началось.
Собаки поравнялись с ними. Сашка шагнул вперед, и один пес зарычал, ощетинил шерсть и потащил мужа Фроловой к Сашке. Второй пес шел спокойно, ничего не замечая, понурив голову.
Фролов прикрикнул на пса, и тот послушно умолк. Сашка стоял на обочине мостовой, глядя вслед собакам, ни жив ни мертв.
Испытание на смелость
«Что он, обалдел совсем? – подумал Михаська. – Я к нему
«Что он, обалдел совсем? – подумал Михаська. – Я к нему
– Ну-ка повтори, – сказал Михаська.
– И повторю! – окрысился Сашка. – Спекулянтская морда! Твоя мать конфетами теперь на базаре торгует.
Михаська вложил всю силу в этот удар. Сашка упал в пожухлую траву, упал молча, как мешок, набитый чем-то тяжелым. И то, что он не заревел, ничего не сказал больше, острой болью резануло Михаську. Значит, он сказал правду?! «Тьфу, ерунда какая!» – подумал он тут же.
Но Сашкины слова уже не давали ему спокойно идти, спокойно дышать, о чем-то думать.
Испытание для дружбы
Ну обозлился. Даже ясно, почему обозлился, хотя и совсем зря, но
Ну обозлился. Даже ясно, почему обозлился, хотя и совсем зря, но
Никак не поймет Михаська, в чем тут дело.
Книжку читает – про Сашку думает, по улице идет – снова про Сашку, на уроке сидит – Сашка ему покоя не дает. А уж картошку копает – тем более. Никогда просто так, ни за что Сашка никого не обижал. Даже девчонок за косы без дела не дергал. А тут – такая несуразица.
Михаська копает картошку, собирает клубни, пьет время от времени воду, и ему все Сашка покоя не дает.
Друг
Только Сашка с Михаськой сидели на пригорке. Сашка грелся на солнышке,
Только Сашка с Михаськой сидели на пригорке. Сашка грелся на солнышке,
Вдруг ребята, которые кувыркались, все враз остановились и притихли. Так даже не притихали, когда директор входил, а уж про Ивана Алексеевича и говорить нечего.
Михаська обернулся и вздрогнул. По площадке шел Савватей с компанией своих дружков.
Савватей
– Свирид! – и свистнул.
Михаська даже не понял сначала, что это
– Свирид! – и свистнул.
Михаська даже не понял сначала, что это
– А н-ну, кор-роче! – протяжно крикнул Николай Третий, и Сашка затрусил к забору рысцой.
Словно что-то хлестнуло Михаську. Это было обидней, чем сожженная курточка и грязные лапы Савватея.
Шакал хозяйственно покрикивал из-за забора, будто тянул за шнурок, к которому был привязан Сашка, и тот бежал, послушно бежал к заклятому Михаськиному врагу, перебегал на вражью сторону.
– Предатель! – крикнул Михаська.
Сашку будто подсекли. Он остановился на мгновение, махнул Михаське рукой куда-то в сторону, махнул еще раз, словно хотел сказать «уходи», но Михаська не понял и крикнул снова, стараясь выбирать слова пообиднее:
– Шестерка! Предатель!
Но Сашка уже не останавливался.
– Свиридов, вернись! – крикнул Иван Алексеевич, и Михаська увидел, как он побагровел. – Вернись, урок еще не кончен!
– Отпусти Сашку! – сказал Михаська.
Савватей удивленно вскинул тоненькие – ниточкой
– Отпусти Сашку! – сказал Михаська.
Савватей удивленно вскинул тоненькие – ниточкой
– Ишь ты! – удивленно сказал он и снова посмотрел на Михаську с интересом. – Крупный купец пришел! Человеков покупает…
Он посмотрел на Сашку, погладил его против волос, и Свирид не отвернулся, не отвел голову, а только моргнул и по-прежнему жалостливо глядел на Михаську.
– Ну-ну, купец первой гильдии! А за что покупаешь?
– За что хотите, – сказал Михаська.
– Ну как, парни? – обратился Савватей к своей шайке. – Продадим Свирида?
Тени заморгали, закивали головами, захихикали, не понимая, чем кончатся шутки атамана.
– Ладно, продаем! – сказал Савватей. – Не за деньги продаем. За храбрость. Ты – храбрец, вот и покажи свою силу. На том же, на чем Свирида испытывал. Пошли!
Какая-то страшная сила резанула Михаську сзади, он рванулся вперед и чуть
Какая-то страшная сила резанула Михаську сзади, он рванулся вперед и чуть
Перед лицом плясала красная ревущая пасть. Было видно даже глотку.
«Фашисты наших тоже овчарками травили», – вспомнил он.
Михаська кинулся к бревнам, вторая собака рванула его за обгорелую курточку, сбоку громко треснуло, и он рухнул на верхние бревна, ткнувшись головой в забор.
Он поднял голову и увидел красные глаза Сашки. Почему-то красные…
Фашисты
Как получают жизненный опыт мальчик, Сашка, Катька и Лиза?
Какой опыт получил
Как получают жизненный опыт мальчик, Сашка, Катька и Лиза?
Какой опыт получил
Какие выводы он сделал из жизненных уроков?
Опыт и ошибки
Он снова вспомнил старичка, который был его второй половиной, и улыбнулся.
Он снова вспомнил старичка, который был его второй половиной, и улыбнулся.
Простое математическое понятие. Среднеарифметическое число. Два человека не могли жить в одном. Старичок и мальчишка соединились в нем и разделились надвое.
И не осталось ни того, ни другого.
Появился другой человек. Просто взрослый. Еще и не старый, а уже не молодой.
Михаська вышел на крутой берег. Перед ним плыла река – огромная серебряная рыба.
Путь обретения опыта – путь обретения себя