Записки пойменного жителя

граф распорядился посадить возле своего дома даже сибирские кедры. К началу нынешнего столетия они вымахали в огромные деревья. В густой хвое которых шумели ветры, а в тихие дни и ночи кедры беззвучно темнели своим изумрудом среди лип и берез.

В среднем течении реки, как раз напротив деревни Новинка-Скородумово – на правом берегу, находилось и древнее село Борисоглеб. Оно утопало в зелени берез, лип и елей; в нем располагалось старинное поместье именитого в ту пору графа Мусина-Пушкина…

затопляли окрестные луга, поля, леса, деревни. Так было из века в век. Человек к этому привык.

Все живое во время половодья спасалось. Жители деревень ездили от дома к дому, от сарая до двора на лодках. Лошади и коровы, овцы и свиньи, кошки и собаки, курицы и гуси – все домашние животные и птицы загонялись на специальные плоты—лабазы и на повети над скотными дворами. Для мелкой скотины: овец, телят, поросят – на поветях делались бревенчатые помосты, куда их и загоняли. Для лошадей и коров устраивались плоты из многих толстых бревен с загородками по краям».

по многу раз в день. Любили нырять на двухсаженную глубину с лодок или с гонок леса за монеткой, заранее брошенной в воду. Нырнешь, откроешь глаза и на дне реки увидишь все как на ладони.

Мягкая, чистая вода Мологи любилась всем людям – и местным жителям, и тем, кто по какому - либо случаю оказывался на её берегах».

до восьми миллионов пудов (500 тн). Оно являлось главным предметом сбыта (торговли). Крупного рогатого скота в уезде было 25000, мелкого – 35000, а лошадей – 25000 голов.

Сенокосные угодья междуречья были настолько богаты травой, что тамошние крестьяне в сенокосную страду ежегодно забивали сеном все обширные свои сараи, повети над скотными дворами и метали множество стогов прямо на лугах, где росла трава. Метали стога так, что никакой дождь их никогда не пробивал. Внутри сено было сухое, шуршащее, светло-зеленое.
Народ говорил: «Напой коня мологской водой и дай ему шекснинского сена – тогда коню можно не давать овса».

Обычно зимой, в Святки, в разгар молодежных бесед и сборищ, начинались и помолвки молодых пар, затем – сватания, ну а дальше и за свадебку.

Гости приезжали на разукрашенных ручными поделками санках-повозках, на санях-креслах с плетеными из прутьев постельниками, в повозках с облучками, и всё это теснилось вдоль свадебной избы.
Четыре, пять дней длились наши пойменские свадьбы. Пили, ели, плясали на них не только непосредственные гости, родственники жениха и невесты. На свадьбы был вход всем свободный – заходи, веселись – в доме праздник».

вокруг гидростроительства на Верхней Волге.
Только вот сельские, деревенские, хуторские жители не сразу узнали о плане затопления родной земли, земли на которой они веками безбедно жили. А узнав, пришли не то чтобы в уныние, а в полное душевное расстройство. Они не знали, к кому обратиться за помощью, как отвоевать право жить на своей земле.

И все-таки не верилось, что такая богатая земля будет затоплена. Поуспокоившись, молого-шекснинские крестьяне продолжали привычную жизнь».

том, что Петр Первый посылал русских мужиков-лесорубов за той янской сосной. На судостроительных верфях царь приказывал делать корабельные мачты для русского военно-морского флота только из янской сосны.
С постройкой рыбинского гидроузла легендарная сосна канула в лету.
Под стать янской сосне росли и дубы. Толщина тех дубов у корня нередко достигала даже больше двух мужицких ручных обхватов. Дубы росли сплошными рощами. Жители мешками собирали осенью желуди и кормили ими поросят».

высоковыростный лес. Его увязывали в огромные пучки с расчетом, что те пучки при затоплении поймы всплывут на поверхность, а после будут выловлены и пущены в дело - на хозяйственные нужды страны. Оно так и получилось. Но не совсем – вышла промашка с дубьями. Дубовая древесина из-за своей тяжести на поверхность воды не всплыла, а так и осталась лежать в связках на том месте, где и росла. И ныне, глубоко ушедшая в заилившуюся почву, она и покоится на дне Рыбинского водохранилища.»

пота, а к старым мозолям на их руках, заработанных на пойменской земле, прибавились новые и новые, превращая мужицкие ладони в одну шершавую корку. Рубахи от солёного пота прикипали к спине. Работали они не зная времени и отдыха, валились с ног, а руками всё работали. И про сон-то люди забывали».  

мужицкой спины. Поистине, каторжный ручной труд. Одно утешение, что своё добро спасаешь, за свою жизнь борешься. Не вывезешь – как жить на новом месте.
Много хлебнуть досталось и женщинам. Пойменские бабы во время переселения кружились как обалделые. Надо было домашний скарб укладывать, детей в дорогу собирать, о скотине заботиться, корма ей запасти, провианта для семьи заготовить, кухню походную на плоту устроить так, чтобы было удобнее накормить своих мужей и детей».

меньше. Тут же лошадь, корова, овцы. Так все они, горемычные, пыли сначала по Мологе, потом по Волге. Не доплыв несколько вёрст до Рыбинска, плот в одну из ночей потерпел аварию. В ту ночь вверх по Волге буксирный пароход тянул караван барж. Как одна из барж задела за угол родительского плота, то неведомо. Сплотка и обухтовка плота были не ахти какие крепкие – всё самоделка, и от удара баржи о плот с него полетели в воду сложенные грудой косяки окон сруба, треснули стёкла в рамах, покатилась в Волгу посуда, утварь.

и шекснинцев, слезное прощание со своей землёй-матерью, на которой жили они сами и столетиями жили их предки. Прощание – навсегда» П. Зайцев
Много горя и лишения досталось жителям Молого-Шекснинской поймы. Только-только они успели обустроиться, отстроиться на новом месте – грянула новая беда. В 1941 году здоровые мужики ушли на фронт. И недостроенные, не до конца обихоженные до конца мужицкими руками хозяйства остались на руках баб, стариков и детей…
«.. И те мужики в абсолютном большинстве погибли на фронтах войны, оставив своим жёнам-вдовам, сыновьям, дочерям, внукам как великую память о себе переселенческие дома Молого-Шекснинской поймы. Многие тысячи тех домов стоят до сих пор».